«У каждой из этих дам, как по стандарту, имелись две меховые шубы – котиковая и каракулевая. А кто познатнее или пожаднее – обзаводился и третьей, норковой.

Я спросила как-то одну из своих новых знакомых, как все это добывается. «Очень просто, — спокойно разъяснила мне она, — мы получаем по две шубы с базы, одну продаем, а другая остается нам, да еще с прибылью.»

«Как-то раз, не выдержав, я прямо спросила ее: «Зачем Вы так спекулируете? Зачем Вам это? Ведь у Вас и так все есть.»

«Вы не понимаете нашего положения, — разъяснила мне Клавдия. Ваш муж – профессор сегодня и будет профессором завтра. Вы можете быть спокойны.

А  мы… мы калифы на час.

Сегодня мой муж – министр, и у нас есть все, а завтра он может прийти в министерство и увидеть, что от него все отворачиваются.

А придя к себе в кабинет, он прочтет в газете о том, что он уже не министр, что он – никто.

Пока у нас есть возможность, я хочу обеспечить себя и семью. От хорошей жизни к плохой переходить очень трудно».

Сегодня я продолжаю публиковать наиболее впечатлившие меня фрагменты воспоминаний Лидии Шатуновской, советского театроведа и редактора, жены профессора Тумермана, прожившей с супругом и ребенком несколько до- и послевоенных лет в знаменитом Доме Правительства (Доме на Набережной).

Судьба большинства жителей дома Правительства разрушила и ее жизнь – Лидия Шатуновская была осуждена на 20 лет за «измену Родине» и 7 лет провела в одиночном заключении.

Ее мемуары были впервые опубликованы в литературном, общественно-политическом и религиозном журнале «Континент», №23, 1980 г.

Предыдущий пост читайте здесь.

«Конечно, кроме огромной 5-тикомнатной квартиры в Доме Правительства, в которой жили Байбаковы (семья министра нефтяной промышленности на момент 1945 года, когда были написаны эти мемуары)  с двумя детьми, у них имелась и чудесная правительственная загородная дача – дом в 13 комнат с огромным садом.

Конечно, в городе имелась кухарка и няня маленького сына, а кроме того, жила в доме родственница Байбакова тетя Поля, исполнявшая обязанности экономки и воспитывавшая дочку Таню.

А на даче, полностью обставленной всей казенной мебелью и утварь, была еще одна кухарка, горничная и садовник.

Он же ухаживал за имевшейся на даче коровой-рекордисткой, доставленной из племенного питомника.

Для питания коровы была построена небольшая силосная башня.

Садовник доил корову и сбивал масло на имевшемся сепараторе (тоже казенном, конечно). А масло это сбывалось по диким ценам на черном рынке.

Конечно, имелись две машины с шоферами: одна обслуживала министра, другая – его семью.

Конечно, пользовались Кремлевской столовой и всевозможными закрытыми базами снабжения.

Конечно, как сказала мне Клавдия, ее муж получал жалованья 27 тысяч руб./мес., что превышало заработную плату профессора раз в шесть-семь, а заработную плату инженера, врача, квалифицированного рабочего раз в 20-25.

Конечно, кроме того, Байбаков получал и «конверт».

Сколько в нем было денег, по каким тайным спискам и из каких фондов эти добавки распределялись – этого никто из простых людей не знал.

Да и само существование «конвертов» было секретом – впрочем, секретом полишинеля. О них знали и говорили все.»

«Как бы высоко ни возносила их судьба, их всегда терзала тревога и неуверенность в своем положении. Они в глубине души ощущали всю эфемерность, случайность, внутреннюю необоснованность своего возвышения.

Завтра такая же случайность, какая вознесла их, могла их и сбросить.

Принципов и идеалов уже не было никаких, и все это порождало психологию «калифов на час»: Хоть день, да мной! Рви сегодня, что можно! Неизвестно, что будет завтра!

И рвали, рвали безрассудно, оголтело, без оглядки и укоров совести.»